(К итогам арабской весны).

Трагические события в Сирии, в Палестине отодвинули победные реляции с окраин Ближнего Востока о «победоносном шествии арабской весны». А может, и результаты оказались совсем не те, да и гордиться особо нечем. Итоги все больше напоминают «сомализацию» некогда могущественных государств. 

Никак не сформируются легитимные власти; что делать с нефтяными контрактами, где же та обещанная свыше манна и мифические счета диктаторов? Подтверждается тезис, что революция как гидра пожирает собственных детей. Боролись одни, а к власти, как всегда, пришли совершенно иные политические силы. А впрочем, ведь предупреждали классики, что революции в целом успешными не бывают, они всегда приводят к противоположности (Н. Бердяев). Да и «железный канцлер» Германии отмечал: революции затеиваются гениями, осуществляются героями, а плодами пользуются подонки (можно из политкорректности как-то смикшировать это, но суть останется).

Панорама оценок и разнообразных характеристик событий на Ближнем Востоке весьма широка: от исламских революций до заговора (как всегда) неких таинственных внешних сил. На наш взгляд, мир уже давно и обреченно шел к великому цивилизационному переделу (перелому), прежняя схема мироустройства уже, в силу множества причин, не отвечала реалиям социального, а, следовательно, и политического и иного развития мира. Появились новые вызовы времени, демографические, экономические, религиозные, решение которых приводит к цивилизационной драме.

Мир столкнулся с обратной стороной глобализации, когда в рамках «глобальной деревни» социальные катаклизмы на обочине мирового мейн-стрима, в странах «третьего мира», по сути, грозят новой тотальной войной с немыслимыми последствиями. И это не только и не столько «столкновение цивилизаций» С. Хантингтона, хотя, наверное, кому-то хочется все свести к простым рецептам. Любая упрощенная и односторонняя схема будет неверной, т.к. не раскроет всей системности, полноты и масштаба событий на Ближнем Востоке, а, следовательно, мы так и не извлечем уроков, хотя и говорят, что история учит тому, что ничему не учит.

Далее выводить единую линейную цепочку кризисных событий, сработавших на всем Ближнем Востоке не получается, ибо события в Сирии и в богатой нефтью Ливии имеют ряд весьма существенных отличий, и объединить их удается не всегда. И надо ли? Есть устоявшаяся легенда, бытующая особенно среди политологов, что на вопрос о значении Великой французской революции в Париже Дэн Сяопин ответил, что-де слишком мало - всего 200 лет прошло и рано давать какие-то оценочные характеристики.

Уход социализма (наверное, неокончательный) с мировой арены породил в умах наивную модель гомоморфного линейного развития мировой цивилизации, без конвергенции и инновационных социальных технологий. Западный мир и не заметил, что вместо социализма в качестве альтернативы появились (а они должны были появиться, ибо капитализм есть процесс и результат самой конкуренции) иные «молодые» идеологические антиподы в лице постмодернизма, фундаментализма, нового национального радикализма, экстремизма и т.д. Россия, уже и еще, не может дать идейную альтернативу Западу, она не стала идейно притягательной. И дело здесь даже не в заполнении «идейного вакуума», а в том, что гедонистическая цивилизация, ставящая во главу угла удовольствие, комфорт и наслаждение, не может не породить фундаментализм, экстремизм, радикализм и т.д., которые возникают, в первую очередь, как естественные реакции на «усталую цивилизацию». Но современная (чувственная) цивилизация сталкивается и с иными, не менее острыми, ограничителями: сужение рынков сбыта, «кадровый голод», исчерпаемость ресурсов, прежде всего, сырья.

И вот сейчас на Ближнем Востоке, по сути, решается вопрос о конце нефтяной эры, нефтяной цивилизации. Идея о ближайшем в историческом плане конце нефтяной эры, что, разумеется, не является «секретом полишинеля», будоражит не только европейские умы, но и местный весьма обеспеченный ближневосточный истеблишмент, который требует (а он должен что-то требовать) «иного справедливого» передела существующего нефтяного богатства. Как следствие, возникают альтернативные парадигмы перераспределения, но, в большинстве своем, они (парадигмы) опираются на фундаментальные исламские ценности - равенство и справедливость, как новая надежда, вера, новый социальный порядок.

Смена этих парадигм как раз отражает и иную динамику развития: все элитарное рано или поздно омассовляется (иначе оно не является элитарным), и рано или поздно из массового снова появляется нечто новое, элитарное. Следом за веком «бунтующих масс» должен прийти век «творящих новые ценности элит». Должна наступить долгожданная эра аристократии духа, о которой так много говорилось еще со времен Конфуция и Платона.  Весь мир социальными потрясениями расплачивается за научно-технический застой (который, в первую очередь, выгоден нефтедобывающим корпорациям), приведший, в том числе, и к архаизации политической жизни. Динамизм экономической сферы удивительно долго соседствует с трайбализмом, клановостью и закостенелостью социума. Появилась колоссальная диспропорция в творческом потенциале молодежи (она составляет значительное большинство населения на Ближнем Востоке) и возможностями ее творческой, но легальной реализации. Аналитики прогнозируют, что в ближайшие 30 лет количество безработных в данном регионе подойдет к 100 миллионам человек, вместе с тем дефицит в кадрах высшей квалификации превысит 30 млн.

Количество молодежи, приобщенной к Интернет - пространству в Тунисе, Ливане превысило пороговые 60%. Помимо этого, значительная часть молодежи получила хорошее западное образование и приобщилась к иным, динамичным культурным ценностям, Интернет расширил их. Политическая же элита этих стран не учла этого мощного драйва, изменившиеся тренды в общественном сознании; незыблемость диктаторских режимов казалась им лучшей гарантией от «ветров перемен», автаркия противостояла динамике, как единственная ценность, «покой им снился как вечность».

Но, носителем, или формой трансляции нового драйва является исламский фундаментализм, который точно так же был под прессингом авторитарных режимов, как и сами демократические движения. То есть, демократия и фундаментализм, как ни парадоксально, на Ближнем Востоке идут рука об руку в свержении авторитарных консервативных диктаторов. Что интересно, Запад, находясь в плену своих «исторических заблуждений», ставит лишь только на одну из этих составляющих. Запад надеется, что на место, скажем, диктаторской власти придет более «народная» мобильная демократия, более современная, менее коррумпированная, менее клановая. Но все более «зеленеет парус арабской весны». Запад, убежденный своими СМИ, ожидает реальных демократических перемен в арабском мире, с этим связано общее «мейнстримовое» ожидание, а на самом деле мы вначале сталкиваемся с очень необычным симбиозом демократических и религиозных движений, что наводит на некие параллели с Европой 16-17 вв.

Дело в том, что вследствие особенностей истории силы исламского фундаментализма в этих странах гораздо сильнее, чем привнесенные и зачастую навязанные структуры западного демократического гражданского общества. Но как только откроются шлюзы и выпустят внутреннее напряжение на свободу, мы станем свидетелями острой конкуренции двух сил - исламской и прозападной. Зачастую ислам, помимо традиционных функций, является единственным для этих стран серьезным каналом и кодом социального диалога и партнерства. Неразвитость институтов гражданского общества порождает религиозную монополию на формы выражения социальных ожиданий. Мы являемся свидетелями слияния двух идейных потоков: становление национальной арабской идентичности и нового исламского цивилизационного пространства. Идут титанические интеллектуальные поиски сочетания национальной и религиозной идентичности, поиски «особого» пути развития, иной «неевропейской» демократии в рамках исламской «лоскутной» цивилизации.

Исламская цивилизация предложила принципиально отличную от Европы модель социального порядка, основанную на трансцендентной воле, подчиняющей человека. Коллективистская ценность семьи, рода, племени или этнической общности, общественная солидарность и индивидуальное самоограничение здесь ставятся и ценятся гораздо выше прав и интересов отдельной личности. На мусульманском Востоке интуитивное (чувственное) восприятие мира доминирует над рационалистическим подходом, характерным для Запада. Для арабской ментальности присуща имманентная любовь к действенному, сильному отцу - вождю, способному удержать «молодой и бурлящий» народ в многоликом этническом котле. Если на Западе президента избирают на основе правовой демократической процедуры, то на мусульманском Востоке считают, что правителем может быть избран лишь тот, кто принят, признан и призван народным волеизъявлением, причем процедуры этого волеизъявления могут варьироваться весьма широко. Мировые (западные СМИ) заполонены угрозами радикального исламизма и экстремистских исламских организаций. Но забывается, что ислам на Ближнем Востоке воспринимается населением, в первую очередь, как форма, причем единственная, сохранения своей самобытной идентичности в условиях «мерцающей реальности» глобализирующегося мира. В связи с этим, меняется и расклад новых геополитических факторов, где вместо ставших уже традиционными США и Европы активную роль играют (или должны уже играть) Россия, Китай, Иран, Турция и другие новые факторы, недовольные или хотя бы несогласные с однополярным миром, отстаивающие свое право быть иными.

Таким образом, меняется и геополитическая расстановка сил, существенное влияние на регион оказывают страны не обремененные «колониальной памятью» (например, Россия, Китай), проявляющие антиглобалистскую солидарность (Россия, Китай, Иран), а также декларирующие единство исламских геополитических ориентиров (Турция, Иран).

Обобщая вышесказанное, можно констатировать, что ближневосточные события (революция, беспорядки, волнения и т.д.) имеют системный масштабный характер, отражающий: 

• 1) Мир все больше осознает (иногда подсознательно) ущербность гедонистической цивилизации, идут поиски контуров идеократических обществ.
• 2) Общество становится все более сложным, оно не сводимо лишь к каким-то простым одномерным измерениям и требует другого системного управления, нежели элиты с их коррупцией и закрытостью.
• 3) Однополярный мир утрачивает свой ресурсный потенциал, ибо не отвечает динамике современных процессов, появляется «новая дорожная карта» мира, широкая палитра вариантов развития.
• 4) Бурный демографический рост, а, следовательно, появление значительного молодежного слоя, не может долгое время ужиться с отжившими, устаревшими политическими структурами.
• 5) «Глобальная деревня» управляется совершенно иными коммуникационными институтами. Интернет-пространство создает новое поле для социальных технологий, возникает технология «опосредованной виртуальной агрессии», «твиттер - революции» и т.д.
• 6) Утратили свое былое значение традиционные международные институты. Складывается ощущение, что мы вернулись к временам Фридриха II: «Когда я хочу захватить какую-то провинцию, я ввожу в нее войска, а потом уже мои историки докажут, что провинция эта должна была принадлежать нам с незапамятных времен». Оправдывается любая агрессия, любое нарушение государственного суверенитета, поэтому необходимо находить новые нетрадиционные пути институализации конфликтов, как-то межконфессиональные ассамблеи, молодежные форумы и т.д., способные противостоять диктату сильных стран.

Социальная справедливость, вернее, ее требования, всегда будет катализатором социальных волнений, будь-то окраина Парижа или Мисрата. Поэтому мир должен находить альтернативные, принципиально иные социальные технологии.

Агамали МАМЕДОВ,
заведующий кафедрой социологии коммуникативных систем социологического факультета МГУ имени М.В. Ломоносова, доктор социологических наук, профессор.

Московская правда, 08.12.2012 г.